Если честно, я бы предпочёл, чтобы Магда пришла одна. Хотя тогда её занял бы Фриди. Они бы болтали, а я мычал односложные замечания.
Так всегда бывает... хотя последнее время мне кажется, что Магда — именно Магда! — нет-нет, да и посмотрит в мою сторону. То ли с интересом, то ли как-то приглашающе...
Пирожки оказались маленькие, но с картошкой и горячие. Кофе тоже горячий, настолько, что не ощущалось, что он почти несладкий — мы глотали его, обжигаясь и чувствуя, как отступает холод.
Девчонки смотрели на нас молча. Обычно я терпеть не могу, когда на меня смотрят, если я ем. Но сейчас почему-то эти взгляды были приятными.
— Нам пора, — сурово сказала Лола и поднялась в оконном проёме этакой валькирией. Магда тихонько засмеялась, тоже поднялась:
— Правда пора, мальчики.
— Я пойду посмотрю, как там на лестничных клетках, — неожиданно для самого себя сказал я, вставая. — Я быстро.
Сказал — и сам удивился и испугался: зачем это я?! Но сказанного не воротишь. Переступая через балки и спотыкаясь, я пошёл за пробирающимися к выходу девчонками.
Они открыли дверь вниз, и Магда задержалась, придерживая её. Лола двинулась вниз, сказав:
— Скорее давай.
На лестнице было совсем темно. Я услышал, как Магда опять засмеялась и сказала:
— Ну, проверяй.
И тогда я сильно разозлился — непонятно на кого, но очень сильно, в ушах зашумело — и сильно, крепко поцеловал её, попав прямо в губы. И тут же отшатнулся.
Было тихо. Магда, казалось, перестала дышать. А потом я услышал её слабый шёпот:
— Почему?..
— Ты мне нравишься, — как-то грубо ответил я. И подумал, что сейчас надо (как в рассказах Фриди) схватить её, прижать к стене, начать целовать снова и снова (я не помнил и не понял, понравился мне поцелуй, или нет?), тискать, а потом...
Но я не мог этого сделать. Не физически не мог, а... не мог. Вместо этого я повторил с отчаяньем:
— Ты мне нравишься.
— Магда, ты где?! — окликнула снизу Лола. Что-то, натянувшееся в темноте лестничной клетки, лопнуло, и мы снова научились дышать.
— Я пойду, — негромко сказала Магда. Я молча отступил, давая ей дорогу вниз. Она прошла мимо, задела мою щёку шапочкой... и неожиданно сказала:
— Давай завтра пойдём на каток. Ты ведь завтра свободен?
Завтра я собирался залезть под все возможные тёплые вещи в доме — и спать до утра. Но...
— Конечно! — почти выкрикнул я. — Встретимся около твоего дома, ага?
— Ага, — передразнила она меня и быстро пошла — почти побежала — вниз.
Я стоял, слушал, как они о чём-то переговорили с Лолой, потом — хлопнула дверь подъезда... Медленно повернулся и пошёл на чердак.
Фриди сидел около окна. Когда я молча устроился рядом, он усмехнулся и спросил:
— Ну, что там у неё под свитерком? Снаружи глянуть — симпатичные мячики, ничего не...
— Сейчас ты полетишь отсюда без планера, — спокойно сказал я.
Фриди трудно заставить заткнуться с одного раза. Но сейчас он осёкся и больше ничего не говорил...
...Я передёрнул плечами. Мне уже несколько секунд казалось, что я слышу какой-то шум. Я сперва думал, что это шумит в ушах от голода. Но сейчас...
— Господи боже, Валли! — Фриди вскочил, его лицо, смутно видимое в темноте, вдруг выступило резким пятном. — Смотри!
Да. Это гудело не у меня в ушах... И рёв сирен, возникший по всему городу, подтвердил, что зрение нас не обманывает.
Небо двигалось. Сперва мне именно так и показалось — небо плывёт на город. И только потом я понял, что это передвигаются в невероятно плотном строю на нескольких уровнях сотни самолётов.
Они приближались медленно, но неотвратимо, и в самой этой медленности была некая тупая уверенность, что нет на свете силы, способной их остановить.
— Вот и всё, — вырвалось у меня. Без страха, хотя я понял, что это такое и что сейчас будет.
Навстречу армаде, пожиравшей небосклон, полоснули лучи прожекторов и потянулись пунктиры зенитных очередей. Но это было... это было как-то даже жалко. Как будто ребёнок прутиком силился отогнать атаковавшую его стаю стервятников.
— Мне... надо домой... — пробормотал Фриди и облизнул губы. Я вдруг понял, что он хочет убежать и спрятаться под кровать, как пятилетний ребёнок от своих страхов. Не скажу, что я его не понимал. — Мама...
— Уйдёт в убежище, — сказал я, не поворачиваясь к нему. — Под нами дом. Люди. Как же мы убежим? Бери клещи.
Он моргнул и, натянув рукавицы, взял клещи. Помедлив, сказал:
— Прости...
— Да ну, — ответил я. — Полезли наверх...
...Первые бомбы упали возле нашего поста минуты через полторы после начала налёта, когда окраины уже горели. Отсюда я видел, как горит и мамин госпиталь — там вообще творилось что-то невероятное, пламя стояло сплошной стеной, даже плотной на вид, по улицам бежали люди и слышался крик, перекрывавший вой огня.
Прямо под нами бомба угодила в пожарную машину — точнёхонько в середину, и той не стало. Понимаете, она не разлетелась, не разорвалась на куски. Её просто не стало, а возник огненный шар, и нас бросило на крышу.
Из неба начали вываливаться металлические цилиндры, разбрызгивавшие ослепительные султаны красивого огня. Некоторые пробивали крышу, Фриди слез на чердак, чтобы тушить их.
Я метался с клещами, швырял фыркающие цилиндры во двор и думал: только бы не попала фугаска. Только бы не попала фугаска. О маме мыслей не было, кроме одной: она старшая медсестра, она не бросит раненых, а значит... дальше не думалось.
И я не думал ни о Германии, ни о фюрере, ни о славе, ни даже о том, что защищаю родной город. Я просто таскал эти зажигалки, а они не кончались и не кончались.